Читаем без скачивания Ледяная дорога в Миктлан. Городская повесть-фэнтези - Василий Карасев

Ледяная дорога в Миктлан

Городская повесть-фэнтези

Василий Карасев

© Василий Карасев, 2017

ISBN 978-5-4485-3054-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Капли солнца на персидском ковре

С потолка капало солнце. Маленькие лужицы его растекались по старинному шелковому ковру и сливались друг с другом, образуя большие яркие пятна. Ковер лежал на полу и вытканные по краю цифры «1280» означали год его изготовления. Если перевести исламский лунный календарь на современный лад, то получится 1864 год от рождества Христова. Что, согласитесь, тоже немало. Как часто это бывает на старых персидских коврах, цифры были вытканы задом наперед и вверх ногами – неграмотный ткач просто скопировал написанную кем-то другим дату.

Солнечный дождь все капал и капал, падая на книжные стеллажи вдоль стен, на заваленный бумагами дубовый стол, на котором стоял неубранный с вечера кофейник и на маленькую белую мышь, подбиравшую вокруг кофейника крошки печенья…

Потолок был скошенным и прозрачным, его форму когда-то придумал большой фантазер от архитектуры – Франсуа Мансар, строивший для кардинала Мазарини и двух Людовиков. В честь архитектора прозвали и его творение – мансарда. Помещение под самым потолком, где прячутся от банальностей окружающего мира философы, поэты и влюбленные. Время от времени Мерк, владелец роскошного ковра и комнаты—мансарды, бывал и первым, и вторым, и третьим.

Но сейчас он был обычным еще не проснувшимся гражданином тридцати двух лет, дремавшим в кресле—качалке под теплым серым пледом. Длинные черные волосы, смуглая загорелая кожа и борода—эспаньолка делали его похожим на интеллигентного арабского художника—каллиграфа. Утренняя солнечная капель перешла в настоящий ливень, хлынувший теплым потоком на Мерка, и он, наконец, открыл глаза и пошевелился в кресле. Белая мышь судорожно проглотила крошку и настороженно обернулась. Мерк зажмурился от яркого солнца, потянулся и, с шумом выдохнув, сбросил с себя плед. Одновременно с последними самыми сладкими мгновеньями сна.

– Здравствуй, новый день! – весело заявил он, чем окончательно перепугал бедную мышь. Та заметалась по столу, неожиданно позабыв дорогу, которой пришла. Мышь уже была не рада ни манящим запахам книжных переплетов, ни странному экзотическому аромату застывшей кофейной гущи, ни даже найденным и съеденным сладким крошкам. Панический страх перед внезапно ожившим великаном заставил ее юркнуть в проход между огромными томами Энциклопедии мифов, обежать черную шкатулку с сигарами, в ужасе шарахнуться от собственного отражения в блестящем металлическом кофейнике и, не удержавшись, свалиться со стола в одну из горячих солнечных луж на персидском ковре. Оказавшись внизу, она тут же вскочила на свои тонкие белые лапки и замерла. Покрутила из стороны в сторону головой, не обнаружила за собою погони и неторопливо, вразвалочку потрусила под книжный шкаф.

Мерк с улыбкой проводил ее взглядом и лишь тогда поднялся на ноги. Приручение белой мыши было делом трудным, но он чувствовал, что скоро наступит перелом. Осталось совсем чуть—чуть.

С сегодняшнего дня у Мерка должен был начинаться арабский месяц, и внешний вид, и книги, и музыка, и даже пища, которую он вкушал, сразу же разительно изменились. Это было давнее увлечение молодого человека – каждый месяц полностью менять свой образ жизни. Вчера еще он был французом, поклонником свободы и дикой кисти Матисса, а сегодня готовил себе типично арабский завтрак из смеси коричневых бобов и чечевицы, приправленных специями и собирался музицировать на аль—уде, диковинном струнном инструменте с Востока.

Но его планы спутал почтовый голубь.

В век Интернета и сотовой связи это выглядело чересчур экстравагантно, но Мерк сторонился современных технологий. Или, что вернее, не заигрывал с ними без крайней необходимости. В отличие от прежних технических достижений, нынешние уводили человечество все дальше и дальше в вымышленный виртуальный мир. Голубь влетел в открытую форточку и принес записку от знакомой травницы.

Травницу звали Эмилия Ивановна, ей было за шестьдесят и принадлежала она к тем немногим, кто знал, чем на самом деле занимается Мерк.

«Посетитель. Сегодня в двенадцать», – гласила записка.

Мерк остановился у большого прямоугольного зеркала, засунул записку между рамой и стеклом и недовольно поморщился. Он так хотел провести сегодняшний день в приятной компании с самим собой. Зеркало поморщилось в ответ. Оно было воспитанным и интеллигентным и никогда не строило посторонних гримас. Записка от травницы спутала планы Мерка, но… Дела есть дела. Иначе на что содержать эту мансарду, этот ковер, это зеркало, в конце концов.

Посетитель оказался пунктуален. Едва солнечные часы на скошенной стеклянной крыше показали двенадцать, как над массивной дубовой дверью весело прозвенел колокольчик, оповещая о приходе гостя. Часы Мерк соорудил сам в период своего увлечения гномоникой, древней наукой об измерении времени с помощью солнца. Специальные зеркала ретранслировали изображение часов с улицы внутрь мансарды. Выходило загадочно и романтично, словно само время проступало тенью циферблата на одной из стен.

Гостю было под сорок – невысок, но ладно скроен, явно занимался в тренажерном зале и держался уверенно, хотя и несколько настороженно.

– Здравствуйте, – широко улыбнулся он, протягивая руку. – Господин Мерк?

– Он самый, – ответил хозяин, отвечая на рукопожатие. – Проходите, э…

– Меня зовут Василий. Василий Копилкин. Только прошу не смеяться над фамилией, а то знаете, каждый второй норовит…

Гость еще раз улыбнулся и тут же погрустнел. Они прошли в комнату, уселись за низкий гостиный столик, посетитель задумчиво обвел взглядом комнату, остановившись на тени от солнечных часов, и приступил к рассказу.

РАССКАЗ ГОСПОДИНА КОПИЛКИНА

Вот уже пятнадцать лет, как я занимаюсь торговлей недвижимостью. Думаю, не нужно пояснять, что дело это прибыльное, если обладать определенной сноровкой и иметь трезвую голову. Собственно, трезвая голова, расчетливость и определенная доля здорового цинизма с юности отличали меня от сверстников. Как вы уже, наверное, заметили, речь моя несколько старомодна – когда-то я специально тренировал эту манеру. Ну, а сейчас уже и не смогу изъясняться по иному. Человек, покупающий и продающий, не должен выглядеть легкомысленно. Считайте, что старомодность речи это мой эксклюзивный способ внушать собеседнику доверие. Она придает солидность и респектабельность, а это два краеугольных камушка, на которых строятся отношения с клиентом. Современный молодежный сленг не для меня. Один единственный «упс» или «оформлялово», нечаянно сорвавшиеся с языка, могут стоить тебе немало упущенных денег. Не говорю, что нет обратных примеров, но я выбрал для себя такую линию поведения и она себя оправдывает.

Около года назад, совершая одну из сделок, я познакомился с необычной парой: молодой девушкой и ее дедом, инвалидом, у которого парализованы ноги. Знакомство как знакомство, ввиду недостатка средств, они продавали квартиру в центре и искали приемлемый вариант на окраине. Бедная семья, едва сводившая концы с концами. Тем удивительнее оказался мой внезапно вспыхнувший интерес к ним. Вернее, к ней. Не сразу я понял, что самым банальным образом влюбился. И вроде бы ничего особенного —красотой барышня не блистала, но было в ней нечто… нечто такое… Даже сейчас, когда мы собираемся пожениться, я не могу себе объяснить этого. До этой встречи у меня было немало женщин. Но они приходил и уходили, не оставляя никакого следа. Если бы меня попросили вспомнить их имена, я, ей—богу, затруднился бы. А имя Варвары запомнил с первого раза. Она очень необычная девушка… Знаете, я не люблю женщин—ангелов – как старый циник я им не доверяю. Но и, как это сейчас принято называть, стерв я тоже не люблю. Мне бы что-нибудь попроще и попонятнее. Варвара была не то чтобы посередине между этими двумя крайностями, она была в стороне. Ни зла, ни добра… Кое—кто назвал бы ее серостью, но я с этим не соглашусь. По-своему она очень глубокий человек. Ну, и кроме того, не скрою, мне льстило, что несмотря на солидную разницу в возрасте, я вызвал у нее определенный интерес. Причем, уверен, вовсе не меркантильный.

Все было хорошо и даже прекрасно до начала нынешней весны. Месяца два назад, аккурат после мартовских праздников, стала Варя понемногу меняться… И опять же не могу внятно объяснить в чем это выражалось. Я бы назвал это потерей интереса к жизни. Она все больше молчала и все реже покидала свою квартиру, а потом и вовсе стала подниматься с кровати только для того, чтобы поесть да, извините, сходить по нужде.